Без права на покой [Рассказы о милиции] - Эдуард Кондратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы, возможно, слыхали о краже живописных полотен из залов Куйбышевского художественного музея?
Три года назад у нас в Куйбышеве было совершено из ряда вон выходящее преступление: из залов художественного музея были похищены пять подлинников картин Репина и Куинджи. Ценность их огромна. И дело даже не во многих десятках тысяч рублей ущерба — преступники, по существу, надругались над всеми куйбышевцами, гордившимися этими живописными сокровищами, не исключено было, что преступники намеревались сплавить украденные картины за кордон.
Задача найти украденные полотна была поставлена перед группой самых искусных, высокоинтеллектуальных сотрудников уголовного розыска. Первый успех пришел почти сразу: две картины были найдены, преступник пойман с поличным. Но три наиболее ценных полотна как в воду канули — ни следа, ни зацепки. Как это часто бывает, пойманный вор взял всю вину на себя, надеясь получить от сообщников после отбытия срока наказания хорошую компенсацию за молчание.
Чтобы отыскать остальные, далеко упрятанные картины, сотрудникам областного управления угрозыска пришлось крепко поломать головы. Много эрудиции, смекалки и воображения потребовалось им, прежде чем они убедились, что украденные картины еще никуда не проданы и не уничтожены. Еще большей изобретательности потребовали разработка и осуществление самой операции. Я ничуть не преувеличу, если скажу: сработали наши сыщики абсолютно безошибочно, хотя противостояли им искушенные, интеллектуальные преступники. Картины Репина и Куинджи вернулись в музей.
— Василий Федорович, я позволю себе вспомнить ваши же слова, сказанные в начале этой беседы. А именно: выражение «поединок» — не самое удачное из тех, какими можно охарактеризовать взаимоотношения органов милиции и преступника. Но вот преступник пойман, он остается с глазу на глаз со следователем. Преступник запирается, отрицает все... Собственно, если быть юридически точным, до суда его и называть-то еще преступником нельзя. Следователь должен сломить его сопротивление, припереть к стенке неопровержимыми фактами, убедить чистосердечно признаться в совершенном преступлении. Иной раз такое противоборство длится недели и месяцы. По- вашему, это тоже не поединок?
— Представьте себе, нет. Не поединок. Хотя с внешней стороны как будто и похоже — один на один. И звучит заманчиво. Но если судить не по форме, а по существу, то в подавляющем большинстве случаев следователь выступает не как противник, не как враг того, кто сидит на допросе напротив него, а как более сильный, умный, а главное — доброжелательный человек. Заметьте, именно доброжелательный, хотя путь из кабинета следователя и ведет его собеседника на скамью подсудимых. Следователь, изобличая преступника в совершенном, склоняет его к чистосердечному признанию не потому, что хочет поскорее закрыть дело, а потому, что стремится добиться наименьшего ущерба для личности человека, совершившего преступление. Ведь неисправимых мало, а жизнь доказывает, что большой срок лишения свободы отнюдь не является лучшей мерой перевоспитания. Так что следователь совсем не заинтересован в том, чтобы возмездие нарушителю законности было непременно «на полную катушку». Раскаяние, чистосердечное признание, помощь следствию, возмещение причиненного ущерба — все это суд непременно учитывает, и растолковать преступнику эту истину должен следователь. И в то же время следователь своими действиями доказывает преступнику — воспитательный момент немаловажный! — что и в его случае сработала непреложная закономерность: всякое преступление будет раскрыто, вина — доказана, а справедливая кара — обязательна и неотвратима.
— Но разве не бывает, что следствие терпит поражение? Из-за своей ли неопытности, из-за отсутствия убедительных улик — неважно. Так или иначе, а преступника милиция вынуждена бывает отпустить. Где же тогда гарантия, обеспечивающая наш с вами краеугольный тезис, что всякое преступление будет раскрыто?
— Напомню еще раз: человека, чья вина не установлена судом, называть преступником никто не вправе. Так что, говоря официально, преступников милиция не отпускает. Мы стражи закона, и потому строжайшее соблюдение его духа и буквы считаем своей первейшей обязанностью. Презумпция невиновности личности для нас священна, человек не обязан доказывать свою невиновность, в доказательствах нуждается только вина. И потому, когда истекают установленные Уголовно-процессуальным кодексом сроки и веских доказательств у следствия недостаточно, сотрудники милиции освобождают подозреваемого...
— Даже если внутренне убеждены, что перед ними — преступник?
— Даже если убеждены. Хотя, скажу прямо, такое бывает не часто.
— И все же бывает? Представляю, какие чувства должны испытывать в этих случаях сотрудники милиции! Сознание того, что злодеяние осталось безнаказанным, мне кажется, не может не мучить. Должно быть, это больно задевает профессиональную гордость?
— Вопросы профессиональной амбиции — это пустяк по сравнению с горькой мыслью, что отпущенный преступник может снова причинить людям зло, снова нарушить закон. Много лет прошло, а в памяти у меня до сих пор живет некий Пастушков. Такие случаи запоминаются на всю жизнь. Помню, в бытность мою в Красноярске, где я работал заместителем начальника краевого управления уголовного розыска, поступило ко мне сообщение о тяжком преступлении на станции Козулька. Сразу начали отрабатывать несколько версий. И вот одна ниточка привела к некоему Пастушкову, этакому молодому красавцу, неоднократно судимому, наглому и самоуверенному. Когда улик появилось достаточно, Пастушкова задержали. Сначала он держался спокойно, даже нахально. Потом шумел, возмущался — незаконно, мол, задержали. Много часов провел я с ним с глазу на глаз в кабинете — и дрогнул Пастушков. Поймался на противоречиях, да и улики против него были серьезные. Все рассказал о преступлении. Подписал признание. Потом попытался бежать из- под стражи. Написал брату, что ой сознался и что теперь ему будет худо.
И надо ж было такому случиться: бывалые соседи по камере подговорили подростка Ваську С. взять преступление Пастушкова на себя! Я встретился с парнишкой, по- доброму поговорил с ним. Он признался: «Дядьки научили...» Пастушков ничего не знал о Ваське и уже ни на что не надеялся. Но когда он ознакомился — так положено — с материалами следствия и увидел протокол с самооговором Васьки С., то сразу изменил тактику. Заявил: преступления я не совершал! Суд направил дело на доследование, а когда обозначенные законом сроки истекли, Пастушкова освободили.
Он пришел ко мне, улыбаясь: «Хорошо вы меня раскололи, на мне вина. Да только я жить хочу, а потому — до свидания». Кровь во мне так и кипела: я-то знал наверняка, что Пастушков — преступник. Но закон есть закон. «Знай же, Пастушков, — сказал я ему, —.что мои глаза и уши будут ходить за тобой. За преступление свое ты все равно ответишь сполна!»
И он ответил, хотя и уехал от нас в Среднюю Азию и постарался замести за собой все следы. Ответил сполна, как я ему и обещал.
Я ни минуты не сомневался, знал: от правосудия он все равно не уйдет. Справедливость должна торжествовать не через раз, а в ста случаях из ста. Только тогда мы имеем право считать, что честно исполняем свой служебный долг.
А что значит для людей нашей профессии понятие служебного долга? Оно неотделимо от понятия долга гражданского. Милиция ведь и создана для того, чтобы оберегать права государства и советских граждан от посягательств на них преступных элементов. Само содержание нашей работы пропитано глубоким гуманизмом. И потому отношение к своему делу у нас не может быть бесстрастным. Чего-чего, а эмоций в избытке. Мы ведь каждодневно соприкасаемся с человеческой бедой. Несчастья честных, хороших людей не могут не вызывать в наших сердцах сочувствие, горечь, жалость, обиду... И закипает ярость на тех, кто причинил этим людям страдания, жжет святая ненависть к этому, для тебя пока еще абстрактному преступнику, который сделал чужую беду источником существования, который сознательно топчет нашу законность, оскверняет нашу мораль, надругивается над нашим образом жизни. И тогда говоришь себе: глаз не сомкну, а тебя, подлеца, найду! И вину твою докажу, и ответишь ты за свое преступление перед людьми полной мерой!...
Вспоминаю годы своей работы в отделе борьбы с бандитизмом, в уголовном розыске. Ох и кипишь, бывало, негодуешь, ни дня тебе, ни ночи — тут и азарт поиска, и радость удач, и гордость своей победой... А в конечном итоге — огромное моральное удовлетворение от своего дела, от своей профессии. Когда не только умом, а сердцем понимаешь, что борешься за торжество справедливости, за победу добра над злом, тогда себя не жалеешь. Преступник, вступая в схватку с милиционером, защищает только свою жизнь — так поступает и зверь. Работники милиции борются не за себя — за покой и безопасность других людей, а собой они нередко и жертвуют.